Анна Ведерникова. Внебрачные игры. Продолжение.

Что было ответить после «можешь вообще не приходить»?

Настроение – в помойку, семейная жизнь – в помойку, личная – ладно, чего уж иллюзиями тешиться, этот раз был точно последним, соответственно, ее - тоже в помойку, кучу не разобранных бумаг на столе – туда же…

Люба вышла на улицу, чтобы покурить и хоть немного успокоиться. «И больше незачем любить Кого-то рядом Больше незачем курить Курить не надо» - неслось из чьего-то автомобиля. Усмешка… Она начала курить после того, как влюбилась. Любовь как нежданная и несвоевременная болезнь атаковала ее ослабленный организм, изношенный от многолетних, уже давно не трогательных отношений с мужем. Новое, очень хорошо забытое старое чувство вдруг так остро прожгло ее внутреннее зрение, что все события стали восприниматься либо как зверское несчастье, либо как счастье неземное. А когда у человека несчастье, надо выпить. А когда у человека несчастье в рабочее время, то выпить нельзя – надо хотя бы покурить. А поскольку на рабочем месте курить было нельзя, потому что он мог увидеть или узнать – то надо выйти на улицу, свернуть за угол и там жадно накачиваться никотином, чувствуя, как начинает покалывать кончики пальцев, как атмосфера сильнее прижимает к земле и вытесняет тяжелые мысли…

Люба часа два просидела за своим столом, доводя до ума отчеты, планы, графики, служебные записки, и даже не заметила, что прошло так много времени. Коварны весенние вечера, светло допоздна.

Она очнулась от работы, когда в ее кабинет ввалился Левка и произнес свое фирменное:

-Ночевать тут собралась? Тебя уже из дому выгнали?

-Левка, не издевайся. Меня, пожалуй, и вправду выгнали.

-Ну тогда нам торопиться некуда! Пошли по чашке кофе выпьем!

-Я уже вообще-то идти собиралась.

-Пошли посидим, тебе не помешает. Вон лицо уже всё… зелёное. Кофё попьёшь и домой поёдешь, - напомнил Левка про утреннюю эпидемию «ё».

Люба рассмеялась и вышла вслед за Левкой узкими, сверкающими кафелем коридорами в зал ночного клуба.

Ночная жизнь города только разгоралась. Под ароматный горячий кофе Люба наблюдала, как вальяжно раскидываются за столиками шестерки, напускающие тузовский шарм на своих спутниц, как тройка случайно проскочивших через охрану малолеток нагружается коктейлями, визгливо хихикая…

-Их же можно по смеху отсеивать, - сказала Люба Левке, показывая на стойку бара. – Так глупо ни одна женщина не смеется, только школьницы.

-Кому надо их отсеивать, вот ты скажи? – ответил Левка. – План прибыли по бару выполняется - и ладно.

-Да какой с них план? Закажут на копейку, а дуреют на тысячу… А эти, похоже, ссориться сюда пришли, - кивнула Люба в сторону какой-то парочки, застывшей в напряженных позах и без тени улыбки на лицах.

-Бывает… посмотрел не на ту, вот и ссорятся.

-Странно одеты как-то… Он чуть ли не в домашних тапочках, а она – будто в офис работать пришла, а не в клуб веселиться.

-Это ты странная, Любка. Люди ходят в клуб в чем хотят, ты до сих пор удивляешься?

Началась программа. Эту программу Люба писала еще четыре месяца назад, она шла по вторникам раз в две недели.

Под барабанную дробь пятеро девушек в красных пилотках и красных галстуках вышли на сцену. Кроме галстуков, на них были красные юбки, гольфы до колен и туфли без каблуков.

Люба при подготовке сценария сделала акцент на том, что галстуки должны быть больше тех, которые носили лет двадцать назад – чтобы казалось, что девушки меньше, и их грудь была хоть условно закрыта.

Вместо обычных официантов также стали появляться «пионерки», а на сцене начались какие-то пионерские конкурсы.

Люба знала, что гвоздем вечеринки будет детская игра «пух, мех или перо», в которую с азартом начнут играть взрослые перепившие дяди, но это будет ближе к трем часам ночи, когда их сексуальный инстинкт достигнет своего пика, и с влажными ртами они будут хватать оставшихся одиночек-девушек и орать им в ухо «Пух? Мех? Или насоооос? Ага!! Насос – целуй взасос!!!»

Как-то Левка ее спросил, похожи ли сценарии, которые она пишет, на то, что потом по ним происходит в действительности.

-Понимаешь, Лёв, когда я пишу, у меня в воображении стоит картинка, но она какая-то… неиспорченная, что ли… Там нет таких моментов: «в стельку пьяный участник ломает микрофон и кроет матом свою партнершу, по вине которой он не выиграл пузырь пива».

Они сидели в «мягкой зоне», Люба устало откинулась назад и Левка, на плече которого она совершенно по-дружески сложила голову, придерживал ее за талию.

Вдруг Люба отвлеклась от шоу, потому что услышала Левкино сердце, колотившееся в ее затылок с совершенно ненормальной амплитудой. Оно стучало громко, точно изнутри пыталось прорваться сквозь закрытый колодезный люк, и часто, как метроном на репетиции хард-роковой группы.

«Чего это он, - удивилась Люба. – На меня так реагирует, что ли?» Левка был примерным семьянином, никогда не позволял себе даже пошутить на межполовые темы, может, поэтому Люба и не ожидала такой его реакции… Ей оставалось только догадываться, что сейчас творилось в его голове… Она несколько минут слушала постепенно приходящее в норму сердцебиение, пока не придумала, на что переключиться.

-У тебя есть ручка-бумажка? – спросила она Левку.

-Муза укусила? – рассмеялся Левка. Он попросил официантов принести бумагу и, заглянув в Любкины глаза, задал вопрос:

-Тебя саму заводит то, что происходит по твоему сценарию?

Любка махнула на него рукой. Глупый вопрос. Заводит ли ее куча пьяных мужиков с сальными глазками?

Другое дело – когда она пишет сценарий. Этот, «пионерский», она придумала после прошлой встречи, такой, как сегодня. Они пили друг друга долго, жадно, а потом, когда она одевалась, он сказал, что в своей короткой красной юбочке она похожа на маленькую шкодную пионерку с шаловливыми губками…

Как каждое его слово о ней, эти слова тоже  всерьез запали в память и меньше, чем через неделю вдохновили на сценарий, неофициально признанный самым заводным за историю этого клуба. Люба ловко поддела сокровенную тему – первые сексуальные влечения и опыт, - и слух о вечеринке по вторникам пошел по мужской части города из уст в уста, как о новом порножурнале, который никто не видел, но все читали.

Люба торопливо записывала поправки к сценарию, чтобы завтра при дневном свете рассмотреть их и пустить в работу. Набралось уже не меньше двух листов, когда началась «женская» часть вечеринки.

Конечно, самый сексуальный и желанный парень – это вожатый с гитарой. То, как хореограф Вика сумела совместить вожатого со стриптизером – можно было по праву назвать искусством. Вика ставила танцы так, что, казалось, знала заранее, в какой момент зрители будут дышать с какой частотой, и какой у них будет в это время пульс, - это всегда восхищало Любу. Жаль, что не часто удавалось увидеться и поговорить с Викой, как, впрочем, и с прочей «неофисной» частью коллектива - только после обеда они просыпались, приходили в клуб и начинали репетиции.

Зал визжал в полста женских глоток, руки тянулись к мускулистому Федору Иванычу, который вытворял с бывшей пионерской символикой такое, что партийные деятели не только исключили бы Любу из пионеров, школы и советской жизни, но и разделались бы с ее предками, если бы только могли предположить, куда заведет через много лет ее бурная фантазия.

Вожатый Федор Иванович (в быту просто Серега «Гладкий Маршалл») продолжал взъерошивать женскую часть зала, но Люба заметила, что одна девушка даже не обернулась к нему ни разу, сидя за своим столиком спиной к сцене. Та самая, из ссорившейся парочки. Ее «тапочный» спутник куда-то вышел, и она сидела неподвижно, уставившись в одну точку. Левка проследил за взглядом Любы и пошутил:

-Снимать надо Гладкого Маршалла с программы. Зрительницы уже на его танцах засыпать начинают. Кстати, Гладкий Маршалл с женой разводится.

-Загулял? – самое логичное предположение для стриптизера.

-Будешь смеяться, жена загуляла. Он на работу, - она по мужикам. Он ее выследил и застукал в машине с каким-то жгучим брюнетом, припарковались у конкурентов…

Люба застрочила по бумаге. У нее родилась идея с древней мальчишечьей забавой – расстегиванием бюстгальтеров. Надо использовать это в конкурсе… После такого заводного маршалловского номера мужская аудитория приунывает, надо их встряхнуть…

Бог знает, сколько времени прошло, когда ее отвлек от обдумывания этой идеи разговор двух официанток у барной стойки:

-Да я к ней уже раза четыре подходила! Говорю, глаза открыты, не реагирует.

-А этот… с ней который был, давно ушел?

-Уже часа два назад, наверное…

-Не расплатился?

Через пятнадцать минут ведущий вышел на сцену, торжественно объявил о завершении программы и пригласил оставшихся на танцпол в соседний зал. Охранники помогли самой неликвидной части зала доползти кому до выхода, кому до столика в другом баре, и через несколько минут в зале не осталось посторонних, кроме неподвижно сидевшей за столом девушки. Зажгли яркий свет, и доктор Лена с администратором направились к ее столику. Люба, впервые увидев свой клуб в таком свете, даже не догадывалась, что здесь возможно ликвидировать всю темноту…

Стены из бархатно-черных превратились в грязно-серые, обитые самой дешевой холстиной, местами прожженные сигаретой или разодранные на угол… Сверкающие столики оказались в разводах и царапинах, а темно-синее ковровое покрытие со светящимися флюоресцентными звездочками – в пятнах непереваренных кем-то коктейлей…

Все это в какие-то секунды Люба отметила, пока вместе с остальными подходила к девушке. Та сидела неподвижно, откинувшись на спинку диванчика, и руки ее сжимали мобильный телефон… «Реакции зрачков нет», - тихо сказала Лена и громко объявила: «Разойдитесь все, ничего не трогайте до приезда милиции. Похоже, передозировка».

-Часто у нас такое бывает? – спросила Люба Левку.

-Бывает, - туманно ответил он. – Сейчас снова копать начнут: кто продал…

-Неужели охрана не знает, кто продает в нашем клубе? Ведь наверняка тут одни и те же дилеры?

-Ты еще «дистрибьюторы» скажи, - ухмыльнулся Левка. – Ты у нас не задавай никому подобные глупые вопросы, совет такой.

Люба вернулась в кабинет, набрала домашний телефон и сказала голосу мужа: «У нас тут несчастье… встретишь меня?»

Он вошел в ее кабинет через двадцать минут, погладил по голове, опущенной на руки, тихо сказал: «Пойдем, нас такси ждет», и вывел на улицу.

После дневной пыльной бури прошел сильный дождь, пахло свежими почками, горели неоновые вывески и куча золотых огней на дороге… Закончился этот день, ставший дурным ознаменованием худшего этапа в жизни Любы…

продолжение >>