Олега всё не было, а его, видимо, ждали. Потом меня попросили выйти, о чем-то совещались. Я набрал Олега.

3. белая

Когда из зала начали выходить люди, появилась Алена и, взяв меня за локоть, попыталась куда-то сдвинуть.

-Отстань, сколько говорить: не делай так, – огрызнулся я машинально, отрывая ее пальцы от локтя. Вот и он появился, та самая рожа. Сейчас он со мной поравняется…

Он сам подошел ко мне и что-то попытался сказать. Я молча рубанул его ладонью поперек лица. Пилявин рухнул на пол, Алена ахнула и стала держать меня за руки, но я отбрасывал ее и кричал: он убил Адольтера, хотел меня, но убил его, потому что Адольтер был на моей машине и в том месте, куда должен был поехать я. Народ какой-то стал подходить ближе к нам. Пилявин очухался и встал на ноги. Схватил меня за грудки, но ты смешной, Пилявин, я вообще не люблю, когда меня кто-то держит, я даже из пеленок вырывался всеми силами, а уж такую мразь на своей рубашке тем более терпеть не стану…

Мужики в солидных костюмах подхватили Пилявина за руки и, завернув их ему за спину, повели к выходу. Его, а не меня, хотя я затеял драку. Его, значит, мы победили, значит, Алена смогла…

Она стояла рядом со мной, вся в слезах, и тушь ее не потекла, как в кино, а нос стал красным.

Мы уже ехали в Алениной машине на ее работу, но позвонил Олег, мы тут же развернулись и двинули к областной больнице. Олега мы нашли «на справке» – в фойе для свиданий.

-В общем, Адольтер труп, – сказал он, сам не свой. – Я приехал поздно, и машина уже горела. Но дверь была открыта, я подобрался и вытащил его горящего. Потом взрыв. Короче, он уже не жилец. Его затолкали в эту их вакуумную камеру, но это только оттягивать финиш. Там еще куча переломов и вообще живого места нет, ожог сорок процентов. Блин, даже не похоронить по-человечески, ни рожи не осталось, ни костей, – Олег заморгал и отвернулся.

К нам подошел Константин, Сашкин старший брат. Он вышел из отделения в белом халате, накинутом только на плечи. Заговорил с Олегом:

-Операция будет позже, может, через два дня. Если доживет. Ленку предупредил?

-Нет пока, – ответил Олег. – Саня только шел от нее.

-Кто? Пилявин? – спросил меня Костя. Я всегда его немного боялся, как обычно боятся старших братьев друзей. Кивнул в ответ.

-Сейчас он где? – широко раздув ноздри, спросил Костя, теперь уже, кажется, Алену.

-Его повезли в контору, чтобы он передал дела. Ребята, мне пора бежать. Дела принимать, – и Алена упорхнула.

-Он хотел меня убрать, чтобы я до совета не доехал, – соображал я. И снова дать бы ему, только так, чтобы он уже больше никогда не встал.

-Ладно, ребятки, нечего толпиться, – вздохнул Костя… Константин Германович. – Раньше смерти умирать не станем. А там как Бог положит.

По Костиному ходатайству мне выдали одноразовый пропуск в дородовое отделение областной больницы. Я быстренько допрыгал до киоска, купил девчонкам на что хватило фантазии и вернулся в царство лекарственных запахов.

Я открыл дверь в их палату… Изумлению моему не было предела. Велико наше село, за два часа не обойдёшь. Ленка Адольтер, в девичестве Павлова, тощая Ленка с русыми косами и ободранными коленками… С гитарой и высоким звонким голоском… Мы с ней дружили в «Политехнике», а Адольтер ее у меня быстренько отбил. А я никогда не переживал в таких случаях. Друг дороже.

-Ты что здесь делаешь? – спросила она, тоже долго присматриваясь ко мне и соображая, откуда мы знакомы. Сообразила наконец.

-А вы когда успели пожениться? – господи, там Адольтер за гранью, а я тут про размножение…

Наш недоумённо-странный разговор прервала Манечка, валявшаяся на кровати в халате и беленьких носочках:

-Может, Серафим Игнатьевич, вы и со мной поздороваетесь?

Я подошел к ней, поцеловал, спросил, как дела… Они с Ленкой, весело щебеча, поставили маленький электрический чайничек и живо накрыли на стол мои пряники-шоколадки.

-Я уже убегаю, – отказался я. – Лен, тебя когда выписывают-то?

Лена вздохнула.

-Мне уже вообще говорят: будешь лежать до самых родов. То есть еще два месяца. Издеваются, конечно, но… У меня никак анализ крови не улучшается. Наверное, выпишут, чего уж? – она посмотрела на Машку. – А может, им выгодно. Деньги-то идут за каждый день…

-Ну ладно, ты звони, как выписывать соберутся. Телефон у Машки есть.

-У меня тоже есть, – сказала Ленка. – А толку? Сашке с утра не могу дозвониться, что меня не выписали.

-Он знает. Он приезжал за тобой, узнал и уехал.

-Ну вот. Даже не зашел. Видишь, Машка, какой заботливый у меня муж. И телефон от моего звонка отключил. А то попрошу еще чего-нибудь…

-А что тебе надо? – я еле это выговорил.

-Знаешь, Серафим, я его уже месяц – месяц!! – прошу купить мне «Тотему». И хоть бы раз вспомнил. Мать не может купить, дорого.

-Чего? Скажи еще раз, я тебе сейчас передам.

-«Тотема», ампулы от анемии. Только они стоят двести рублей на три дня.

-А надо?

-А надо десять дней.

-Ну, понял. Дай-ка мне свой телефон, я его в ремонт отвезу.

-Ты думаешь? – спросила Ленка.

Я думал, но о другом. О том, что позвонят из страховой компании, например. Или какой-нибудь гвоздь додумается звякнуть беременной жене и спросить, где, блин, ее муж, и почему он не отвечает на звонки…

Я, конечно, купил и передал ей эту «Тотему». Пользуясь случаем, поговорил с лечащим врачом той и другой. И предупредил про несчастье у Адольтеров.

Когда вышел из больницы, то впервые вспомнил о «коне». Который сгорел. И поскольку уж случилось это недалеко от больницы, прошелся пешком вдоль дороги, замерз как цуцык, но, кроме черного снега у одной из обочин, ничего не нашел. Позвонил в милицию, спросил о происшествии. Дали какой-то телефон перезвонить, отослали в какую-то контору…

Я доехал до дома тети Нади весь измятый и измотанный.

-Иди ешь, там суп ещё горячий, – сказала тихо тетка, видя моё состояние. – Тебе звонили из страховой компании, оставили телефон. Но поешь сначала.

Я посидел еще часа два после обеда просто в кресле, никуда не глядя. И ни о чем не думая. Ни о чем не думая. Ни о чем…

Это сейчас передо мной белый лист. От того, что он белый, у меня есть это ощущение пустоты и утраты. Но вы будете это читать, и дальше будет какой-то текст, который для вас есть, а для меня еще нет. И, наверное, у вас не будет того ощущения пустоты, а только интерес: дальше-то что? Не торопитесь, ради Бога, и не торопите меня. Мне очень, очень больно.

Прочитайте мне, что там, дальше, написано? Потому что я не знаю, что будет дальше. Я боюсь думать об этом.

Может быть, просто пустота даже лучше того, что может случиться дальше?