Анна Ведерникова

Шапочка

 Мне совсем не хотелось вставать, но мама сказала, что нет денег даже на молоко и хлеб, и бабка Юля, которую у нас кличут Тапкой, даст нам деньги.

Пришлось вставать, умываться холоднючей водой, потому что мама только набрала ее из колодца и налила в умывальник. Потом я отогрелась у печки, попила пустого чаю и стала одеваться.

-Одевайся теплее, на улице сырой ветер, – указывала мама, переливая в сенках самогонку в «полторашки». – Шапку надень обязательно!

Больше всего мне не хотелось напяливать эту дурацкую шапку, за которую меня дразнили Красной Шапочкой. Я вообще не понимаю: одна я, что ли, хожу в шапке красного цвета, или как? Почему-то именно ко мне прицепилось это прозвище.

Я решила, что, как только сверну на асфальт, откуда наш дом не видно, сниму шапку и сложу в карман. Вот еще! Маленькая я, что ли, в мае в шапке ходить!

Короче, отправилась Красная Шапочка к бабке Тапке с хромой тележкой, у которой скрипело и почти отваливалось одно колесо.

Бабка жила далеко, мне предстояло идти минут сорок, и то если колесо не подведет.

Я сняла шапку на асфальте, и хорошо сделала, потому что у своих ворот возился с мотоциклом Лешка Пескарь из нашего класса. Он увидел меня издалека, а когда я подошла ближе, заорал:

-Здорово, Красная Шапочка!

Я ответила, что завтра в школе его прибью, и что сам он Красная Кепочка.

Лешка покосился на мой карман, откуда красным уголком торчала моя злосчастная шапка, и спросил язвительно:

-Что, несешь своей бабушке горшочек и бутылку маслица?

Я сказала, что это не его дело, и добавила:

-Желаю тебе, чтобы твой драндулет скорее сдох!

Он собрался меня догнать, но я припустила по дороге, и он только стал кричать вслед:

-Знаю я, какие ты пирожки несешь! Сегодня у Тапки сын из армии возвращается! Ты тащишь им самогонку! Потому что твоя мать гонит…

Последние его слова я не расслышала, потому что была уже далеко.

Когда я подошла к Замарайке, у меня окончательно заледенели уши. Я надела свою дурацкую шапку и мысленно сказала маме спасибо за то, что заставила ее надеть.

После моста у меня произошла еще одна неприятная встреча. Прямо не сидится людям дома в мерзкую погоду! За мной шел дурачок Губка.

Это был низенький мужичок, сумасшедший. Его пацаны дразнили, взрослые обходили стороной, а мужики пили с ним, а потом его же били.

В прошлом году он прославился тем, что залез во двор к Устиновым, когда старших не было дома, а были только трехгодовалый Кирюшка и младшие близнецы. Как он уговорил их отпереть дом – непонятно, его вообще-то все дети до икоты боятся. Устинова мать пришла с работы – детей нет. Соседка говорит, видела, как Губка в ворота заглядывал. Искали детей до глубокой ночи, а потом нашли в лесу. Им Губка шалаш сделал, ягоды таскал, приволок сухую коровью лепешку. Так они в шалаше и спали. Губку потом побили так, что он неделю не ходил, а собаку свою Устиновы пристрелили.

Губка шел за мной, видимо, давно, я заметила его случайно. Тележка забуксовала, и я развернулась, чтобы ее выдернуть. Дурак шел метрах в десяти позади меня, и когда я ускорила шаг, он не отставал.

Мне стало не по себе. Улицы пустынны, редкие прохожие вдалеке. Мерзкий ветер продирает до костей, и этот хвост сзади.

Я пошла еще быстрей. Губка почти бежал. Побежала и я. Я неслась что было сил, виляя от глубоких луж и сильной грязи. Но тут отлетело колесо. Я подобрала его, наскоро обтерла и сунула в карман, а тележку покатила на одном колесе.

Раздался громкий треск. Я оглянулась. Губки не было. А по дороге ехал Лешка на своей таратайке. Видать, отремонтировал все-таки. Он попытался меня обрызгать, но я успела отскочить. Я помахала ему вслед кулаком и пообещала забить гвоздь в мотор драндулета.

Лешка, конечно, скотина, но зато он спугнул Губку. Хотя он же, вонючка, и орал на всю улицу, куда я иду и что везу.

Дальше я шла спокойно, наклоня тележку наискось так, что та пыхтела на одном колесе. За клубом мне надо было сворачивать с асфальта и елозить по раскисшим колеям. Я решила, что если и второе колесо отвалится, то можно будет волоком по грязи допереть тележку до Тапки. Правда, вся тележкина сумка будет усвиняченная, но Тапке-то все равно. А мы с мамой как-нибудь отстираем.

Такими мыслями была занята моя голова. И тут меня позвал сиплый голос:

-Доченька!

Итит твою мать, батяня! Я же совсем забыла, что по этой дороге мама советовала не ходить!

Он только недавно переехал жить на эту улицу, после того, как их с бабкой изба сгорела вместе с его вечно синей маманей. Горели они в Новый год, а с тех пор я тут и не была…

-Доченька! Радость моя, заходи ко мне на минутку!

-Некогда мне, – буркнула я. – Я тороплюсь.

-Доченька, зайди! Моя хозяйка пирогов напекла, угостим!

Ух, как разозлится мама, если я зайду к нему! Мне совсем не хотелось, но любопытство одолело. Каких таких пирогов могла напечь его алкашка?

Он завел меня во двор, тележку оставил возле крыльца и провел в дом. Из всей мебели там была только печка, стол и койка. Ни занавесок на окнах, ни телевизора. Ржавый умывальник и куча немытой посуды.

«Хозяйка», батянина новая жена, без передних зубов и в вонючей мятой кофте, заорала с порога:

-Ой, девонька наша пришла! Здравствуй, красавица! Васька, какая у тебя дочка вымахала!

Васька тявкнул:

-Давай, на стол собирай.

Через десять минут за столом сидела толпа алкашей. Безногий Сидорыч, отморозивший конечности по пьяни, старый Иван Кузьмич, не просыхавший с войны,  афганец Сашка, сестрички Бажины, младшая с пузом; Ленька, у которого тем летом сын потонул в болоте; тут же оказался Губка, приволокший откуда-то живую курицу.

На столе красовались «пироги» – серые лепешки из прогорклой муки. И стояла «полторашка» нашей самогонки. Когда я ее увидела, я все поняла.

-Батя, давай я петуха ощипаю, – предложила я, и меня выпустили во двор. Петуху уже оттяпали голову, и я лихорадочно соображала, прихватить мне его с собой или нет. Все равно ворованный.

Пока я укладывала петуха в тележку, похудевшую на два «пузыря», из дома вышел батяня. Он увидел это и заорал:

-Да как ты смеешь! У родного отца! Дожили! Моя дочь у меня ворует!

-Заткнись, – сказала я. – Это в счет алиментов. И вообще ты нашу самогонку спер.

-Это еще твоя мать мне должна алименты платить! Да эта сука…

И тут он понес сплошным матом. А когда понял, что я уже открываю ворота, подбежал ко мне и схватил за плечо. Больно, зараза. Я нащупала в кармане что-то тяжелое и стукнула папаню. Он упал и тихо заматерился. Я положила колесо (это было тележкино колесо) обратно и вылетела из ворот. Я буксовала на дороге минуту или две, когда соседние ворота открылись, и показалась тетя Вера. Она затащила тележку в свой двор и провела меня в дом, а их собака исходила лаем на батяню, который скребся в ворота.

Тетя Вера налила мне густого грибного супа, сдобренного жирной сметаной, и с минуту любовалась голодным дитенком. Ее детишки, Маринка и Сережка, приволокли на кухню свои игрушки и хвастались мне ими. Тетя Вера отослала их играть в комнату и спросила:

-Че мать-то делат?

-Стирает, – ответила я.

-А-а. Я и думаю: дитю посылат, ведь к черту на рога. Вы грибы еще нынче не собирали?

-А разве уже есть? – ясно, есть, я же их ем!

-У-у! Навалом. Мы вон с Яковом давеча ходили, одних красноголовиков два ведра набрали.

-Теть Вер, я боюсь выходить. Батя злой, прибить может. Я его колесом по голове стукнула.

-Каким колесом? – удивилась тетя Вера. У них во дворе стоял самодельный «транспорт» с двухметровыми шинами – детище дяди Якова, для охоты на болоте. Классный вездеход!

-Да, от тележки отвалилось, в карман сунула. А потом им отбивалась.

-Щас, скажу Якову. Надо отремонтировать. Где колесо-то?

-В куртке. Теть Вер, это у вас сегодня курицу украли?

-Сиди. Пойду погляжу.

Когда тетя Вера вернулась, Маринка сидела на моих коленях и уплетала остатки супа.

-Значить, так. Тележку он сейчас справит. Маринка, дай девчонке поесть, иди играй в комнату. А ты откуда про курицу знашь?

-Да батяне Губка приволок. А я забрала. Она в тележке, в сумке.

-Зарубленная? – зачем-то спросила тетя Вера. – Заберешь домой, скажешь маме: тетя Вера дала. Про отца не рассказывай. Зачем ее расстраивать?

-Не, теть Вер, у вас детишки, сами съедите. А мне сейчас Тапка заплатит, мы купим всего, что надо.

-Слушай, дочка. Если уж у меня братец такой выродок, вам не помогат, так хоть я вам помогать должна. Я и так не часто вам помогаю. Так что не спорь. Ты у меня часок посиди, ладно? Они пока там напьються, да и забудут про тебя. Потом пойдешь.

Мне было очень уютно в тети Верином доме. Мы с мамой не часто у нее бываем – времени нет. А она очень ласковая тетка. Говорок у нее нежный, и дома чистота, беленькие вязаные кружочки на тумбочках, на зеркале и телевизоре. Детишки послушные и дружные. Я бы сюда каждый день ходила. Только здесь далеко и от дороги в школу, и от магазинов.

Тетя Вера научила меня вязать спицами, и теперь я вязала какую-то кулебяку, а она расспрашивала:

-Ну, как ты после школы-то будешь устраиваться?

-Да мама говорит, надо в город ехать поступать. А я не поеду. Там из деревни не пробиться. Везде деньги надо. А если в техникум какой – так зачем тогда вообще из дома уезжать? Если уж отрываться, так хоть ради института.

-Нет, девочка. Надо поступать. Ты умненькая, можеть, получиться у тебя.

-Теть Вера, а как я маму брошу? Кто ей помогать будет?

-Да че смеяться-то? Помогать… Она больше за тобой ходит: помыться, постираться, приготовить. Одной ей много ли надо-то?

-Теть Вер, не травите вы мне душу. Не поеду я поступать. Мне и в деревне работа найдется.

-Ой, насмешила. Техничкой в школу пойдешь.

Так наш разговор ни на чем и закончился. Вошел дядя Яков и спросил:

-Почем мать за самогон берет?

-Это Тапке, она же просила… Дядя Яков, вы же маму подведете!

-Я спрашиваю: почем мать за самогон берет?

-По тридцатке литр… – поникнув, ответила я. Нагрели постоянного клиента.

-Га-га, – засмеялся дядя Яков, – а я по сорок содрал! За доставку! На, держи, гулят нынче Тапка!

Я удивленно раскрыла глаза. Дядя Яков смотался до Тапки и вернулся с деньгами!

-В баню идите, – сказал дядя Яков. – Протопилась уж.

Тетя Вера стала собирать детишек в баню, а мне велела ее дождаться. Пока их не было, я вязала свою хохоряшку и смотрела кино. А когда они вернулись, тетя Вера дала мне чистое полотенце и свой халат, и отправила мыться. Я наслаждалась парком в уютной баньке почти час. Ну что поделать, не часто ребенок бывает в нормальной бане. Мы с мамой ходили в казенную.

И пока сохли мои волосы, я присматривала за детишками и довязывала свою тряпочку. Тетя Вера помогла мне закончить ее и сшить, и вот я отправилась домой с двуногой тележкой, забитой курицей, кучей денег и в новой шапочке – золотисто-желтой. Пусть только вякнут про Красную Шапочку!!

Пока я была у тети Веры, прошел еще один сильный дождь, и дорогу размыло невероятно. Мне приходилось идти осторожно, чтобы не шмякнуться в грязь свежепомытой моськой, и все время смотреть под ноги. И поэтому я вдруг увидела под ногами что-то блестящее. Мне не хотелось лезть в грязь руками, но любопытство взяло верх. Я достала стрелу, может быть, позолоченную или даже золотую. Хотя, скорее всего, ребята из драмкружка потеряли реквизит из фольги. Я бы так и подумала, если бы не надпись на стреле, казавшаяся странной шуткой.