Анна Ведерникова. Август моего солнца. Окончание

Он позвонил и спросил как ни в чем ни бывало: «Что вечером делаешь? А после работы? А это во сколько?». Он заехал за мной ровно в шесть.

Хотя заехал – крепко сказано. Его офис находился через забор от нашего, и физически расстояние измерялось десятками метров. Если обходить пешком – минут десять…

Мы ехали долго, больше часа, половину этого времени выбираясь из пробки и снова привыкая друг к другу.

-Ты хочешь есть? – спросил он.

Думала, снова достанет шоколадку, но он продолжил:

-Можно поехать в кафе к таджикам, там обалденный плов, но не очень презентабельно. Если хочешь – давай в «Гульден», новый ресторан открылся.

При слове «Гульден» меня охватила смеховая истерика. Пришлось объяснять, что почти неделю назад прислуживала там на добровольных началах. Он присвистнул и сказал только:

-Слушай, а что ты вообще делаешь в этой гнилой конторе?!

Его машина так и осталась стоять на стоянке у таджика, а я два дня не выходила из чужой квартиры – мы были вместе каждую минуту, напиваясь друг другом словно родниковой водой, и приходили в себя только от голода. Его глаза сияли, он плакал от счастья в мои волосы, а я пела ему давно забытые мной песни…

-Ты такая шелковистая, - приговаривал он, гладя мою спину. – Ты мой подарок. Знала бы ты, какой груз свалился с моей души – появилась ты, такая красивая…

-Ты сказка моя, - отвечала я, - сказка, которая выпала из давно забытой книжки, как старый желтенький рубль бир манат…

Он создан будто по заказу: мне нравилось, что его ладони теплые и сухие, волосы и мягкие и пахнут по-особому, по-домашнему; губы не по-мужски бархатисты и не обветрены, спина большая и мягкая, а мышцы рук наоборот – твердые, надежные…

Мне нравилось целовать его в глаза, в сгиб локтя, в уголок подмышки с ароматом, по-кофейному крепким. Здесь, в партере, его лицо менялось неузнаваемо – именно таким я запомнила его. Здесь он был совсем другой, - поэтому потом сложно было откровенничать с ним, одетым по всей форме, причесанным, с рабочим задором в глазах.

Ни один из нас не решился задать вопрос: «Когда снова?». Мы так и расстались в полупоцелуе, и только его запах весь день преследовал, испаряясь от меня. Горели губы и неудобно сиделось, а сердце колотилось на каждый звонок по мобильному.

Как в холодную воду, вошла в новую рабочую неделю – и словно приснилось мне его мягкое плечо под моей щекой…

К вечеру в понедельник пришло новое задание – срочно отчет о призовой акции и письмо на канал: смените название передачи, поскольку это название зарегистрировано у нас, или попробуйте с нами «договориться».

Мы всем отделом бились лбом о столы, когда услышали о письме. Канал, который устал размещать нашу рекламу в долг, но все-таки идет на уступки, теперь должен еще платить нам за какое-то идиотское название! Утонченное зверство нашей Лошади приобрело новый блеск!

Просидев на работе до половины девятого, съев четыре пачки чипсов (всегда их ем, когда остаюсь вечером делать серьезную работу), я сложила на столе пачку служебных записок на завтра и вышла из офиса. Его машина стояла пустая на стоянке. Я подождала – вдруг он ждет меня, просто отлучился? – и без результата отправилась домой.

-Ты что, курила? – возмутилась мама. Значит, волосы пропахли – по дороге я выкурила штуки три.

-Мама, ты бы лучше спросила, где я шлялась три ночи!

Мама махнула рукой и через десять минут позвала есть борщ. Первая нормальная еда с четверга.

В среду вышли последние газеты со статьями про ресторан. Они лежали на моем столе еще не прочитанные, когда по местному телефону Лошадь приказала «Зайди ко мне!», и в кабинете, грозно окинув взглядом, начала психологическую атаку:

-Кто писал статью для «Ведомостей»?

-Их журналист.

-Вы ее читали?

Мы, конечно, читали ее на пятнадцать раз, но, судя по вопросу, прохлопали что-то ужасное.

-Вы ее читали, я спрашиваю? – я киваю. – Вы ее с кем-то согласовывали?

Я припоминаю и начинаю сразу оправдываться (это Лошадь так на меня действует. У меня из рук падает ручка, потом ежедневник, потом чешется ухо, течет нос).

-Статьи написаны на основе одного и того же согласованного с Вами пресс-релиза. Разные журналисты их чуть подправили под формат газеты. А что случилось?

-А с Хитровым хоть кто-то созванивался? Идите, почитайте, - она почти швыряет мне газету. – Готовьте объяснительную: с кем согласована статья.

На мертвых ногах доползаю до кабинета и открываю газету. Строчки прыгают. Знакомый, сотни раз прочитанный текст. И вдруг до меня доходит: «Владимир Хитров заявил, что прочие рестораны явно не дотягивают до уровня «Гульдена»… Это явный скандал. Хитров владеет сетью ресторанов восточной кухни, и в таком ракурсе получается, что его рестораны тоже не дотягивают.

Снова звонит Лошадь и требует меня. Ребята в отделе уже смотрят друг на друга с нарастающей тревогой, я показываю им пальцем злосчастный абзац и иду к Лошади.

-В общем, так, - многообещающе начинает она. – Маркетолог Хитрова только что звонил мне. Он намерен обратиться в антимонопольный комитет, будут выставлять претензию нам и газете.

-Но мы-то при чем? Это же правка журналиста?! – возмущаюсь я, и зря.

-Какого, ля, журналиста, - взвивается пыль до потолка. – Это вы, лично вы, на, пропустили этот косяк, весь ваш тссский отдел. Кто именно работал с Ведомостями?

Сейчас придется выдать Аленку. Она утвердила статью, согласовав ее со мной по телефону, потому что я была на телеканале. Но реально это моя оплошность. Надо было Аленку отправить к Лошади, но та в день сдачи уезжала на дегустацию, ждать было просто некогда. Просто сплошное невезение…

Я говорю, что не помню, но виновата только я.

Прихожу в отдел и пишу объяснительную. И заодно заявление на увольнение. Ребята смотрят на меня широко открытыми глазами. Алена пишет заявление. Ее губы сильно дрожат. Она устроилась в компанию всего два месяца назад, и сейчас может вылететь с жутким треском.

Звонит лошадь и требует Алену. Уже догадалась. Я отдаю Алене свою объяснительную, подкладывая снизу заявление на увольнение. Мальчишки тоже берутся за ручки и бумагу. Они сообщают, что не смогут работать, если мы уйдем. Мы очень нервно смеемся.

Все. Сегодня мы все умрем. Все из-за какого-то Хитрова и его пиар-службы.

Звонит телефон.

-Что ты делаешь в пятницу? – спрашивает тот, кого я так ждала. Мне хочется уйти с работы в ту же секунду, даже не собрав вещи в сумочку, - и очутиться в его холостяцкой квартире. Но прямо сейчас я не нужна – нужна в пятницу.

-Думаю, в пятницу я буду совершенно свободна, - отвечаю я с едкой самоиронией.

-Что-то случилось? – беспокоится он.

-Случилось… - я коротко, по-деловому излагаю ему наш кризис.

Через минуту меня снова вызывает Лошадь, в двери мы расходимся с зареванной Аленой.

-Это что? – спрашивает начальница, кивая на белый лист с моими каракулями.

-Заявление. Прошу уволить меня за то, что не справилась с обязанностями и спровоцировала конфликт.

-Забери это и порви. И запомни: никогда так не пиши. Что будем делать?

Она достала из тумбочки металлическую фляжку и сделала оттуда изрядный глоток.

-Ну, можно написать два письма: гневное в газету и Хитрову с извинениями.

-Вот и напишите, - отрезала она. - Вместо этой галиматьи, - и резко отодвинула от себя мое заявление.

Вечером мы сочиняли письма. Для этого напились кто водки, кто пива. Письма вышли просто загляденье, запорожцы с турецким султаном отдыхают. Выразили благодарность пиарщикам Хитрова за неуклонное внимание к нашим публикациям…

Что она сделала с письмами, мы так и не узнали. Были ли они отправлены или нет… Весь четверг мы прислушивались к грохоту каблуков за стеной. Не в силах заниматься чем-то менее важным, я перебрала все бумаги в столе. Ненужные медленно и методично изорвала, на шестнадцать кусочков каждую.

Ближе к вечеру к нам зашла секретарша босса и тихо спросила меня:

-Вы с Хитровым точно все уладили?

Сердце сразу застучало так, что зазвенели стекла витрины в нашем кабинете.

-Он назавтра назначил встречу с директором…

Такой тишины в нашем задорном маркетинге не помнит никто.

Остаток дня мы ходили по стенке, по одному доползая до туалета и обратно. По моему примеру Аленка и мальчишки перебрали все свои рабочие документы, втихушку составили и разослали резюме, и, конечно, каждый держал на последнем развороте ежедневника перевернутое лицом вниз заявление на увольнение…

Наутро в пятницу мы совсем не смотрели друг на друга. Алена была белее сметаны, которую мы с трудом пропихивали в себя в обед…

Под нашими окнами припарковалась машина Хитрова, ее номера я почему-то запомнила на всю жизнь: три буквы «О», два нуля и посередине – единица как «фак» всем нам, всем хана…

Первые сорок минут его визита где-то на соседнем этаже мы сидели, вязко глядя перед собой в пустоту.

Когда он уехал, еще с час мы не двигались и не разговаривали.

За нами никто не пришел.

Мы ушли с работы ровно в пять, и на берегу реки пили всю ночь до полудня субботы.

Проснувшись поздно вечером, я обнаружила смс: «Привет! Мы встретимся в обед?»

Ранним утром по дороге на работу вижу одну и ту же картину: дворники убирают площадь у кинотеатра после ночных гуляний. Упаковки от чипсов, семечек, стаканчики и попкорновые картонки напоследок снова смешиваются в общий хоровод. Алюминиевые банки утаптываются тетками до компактных размеров. Хозяйками города вороны придирчиво разглядывают газоны.

На лавочке сидит помятая девка, встрепанные волосы и северных ветер в глазах, - все, что осталось от вчерашнего праздника… Она просит у меня закурить, и от жалости высыпаю ей полпачки и подношу зажигалку – может, в ней еще живет способность отогреваться от таких пустяков?