Перейти:ПоискКалендарь
|
Анна Ведерникова Август моего солнца 1.
хиппи Каждое утро похоже на предыдущее, и все они вместе
похожи на ту облезлую собаку, что провожает меня до общаги, и пока я стучусь в
дверь и переругиваюсь с вахтером, пока выслушиваю маты коменданта, намертво
приклеившего мне ярлык потаскухи, эта блудная псятина сидит на рассыпающемся
цементном крыльце и молча метет хвостом заплеванную серую площадку. Все, что было, остается за дверью вместе с плешивой
собакой, а меня несет вверх стертая лестница, укладывает спать одеяло в
застиранном пододеяльнике, оно же надежно укрывает меня от суеты проснувшихся
соседок. Они спешат на лекции и оттого еще громче обычного громыхают чашками и
чайником, жужжат феном и привычно ругаются на тему «Это моя помада, ты дура,
сама мне подарила… нет, подарила!».
Наконец, шум стихает, в раковине остается гора немытых стаканов, тараканы
потирают лапки, а я проваливаюсь в сон. Город – многослойный пирог, состоит из множества
отдельных, не перемешивающихся друг с другом блинов. Нижний слой – наверное,
бродячие собаки, которые живут своей полноценной жизнью, не обращая никакого
внимания на нас, спешащих по своим делам… Они так же сбиваются в сообщества,
спят и добывают пищу, гибнут под колесами и замерзают зимой, и возможно – как
знать – оплакивают своих дохлых товарищей, ведь и для них собственная жизнь,
какой бы собачьей на наш взгляд она ни была, – представляет немалую ценность… Слой повыше – городские бомжи, те же самые бездомные
псы, только когда-то бывшие людьми. Им нет дела до того, что творится в верхних
слоях этого копошащегося торта-муравейника… А в верхних слоях
происходят встречи, конференции и презентации, и вечно куда-то спешащие
толстобрюхие и чисто выбритые дяди за стеклами служебных машин думают о чем-то
очень далеком, далеком от повседневной суеты семенящих с оптовки бабулек,
груженных мешками с луком или сахаром, от стремительно разворачивающихся и
складывающихся торговых палаток на рынках, от напивающейся по ночам молодежи,
удовлетворяющей свои естественные потребности на улицах с такой ловкостью и
бесстыдством, что собаки приходят в восторг… Мы ходим по улицам, вроде бы
одновременно, но помеченные разной краской; мы с презрением относимся к тем,
чей цвет краски не совпадает с нашим, не важно, из какого слоя пирога этот
цвет… Солнце встает по утрам, и для всех это имеет значение, но, пожалуй, никто
так не радуется его теплу так, как спящие на газонах по двадцать, пятьдесят;
уходящие со своих далеко не теплых мест как только появляются первые люди,
оставляя за собой только стойкий резкий запах – ушастые и мохнатые, текущие и
ухаживающие, голодные и принимающие жизнь как должное участники одного
бесконечного хоровода, имя которому – город. Вечер только начинался. И начинался он отвратительно.
Было скучно до визга, хоть раздевайся посреди площади. Какие-то бродяги
пытались меня клеить, я посмеялась с ними сидя на лавочке, а потом вскочила в
подошедший автобус и отделалась совершенно неожиданно для них и для себя.
Кондукторша в автобусе пристала с вопросом, ЧТО У МЕНЯ, а я отвечала, что у
меня депресняк. Это ее не устраивало ни в качестве платы за проезд, ни вообще
по жизни: она излучала АБСОЛЮТНЫЙ оптимизм, и прежде всего – оптимизм в
перспективе меня высадить. Но я имела свое мнение на этот счет. И Бог знает,
куда бы меня увез этот дурной автобус из моего упрямства, если бы какой-то
мужик не встрял и не уплатил за меня. Я вышла на следующей остановке вместе с
ним. Далее он пошел быстрым шагом и своей дорогой, так что
продолжения и истории не последовало. Говорю: вечер начинался отвратительно. Я поторчала у киоска с пивом, продефилировала по двум
магазинам, и только хотела попросить у одного кента сотовый, чтобы позвонить по
какому-нибудь дежурному номеру, как этого кента под белы рученьки взяли двое
ментов и ткнув кулаками ему под ребра, повели к будке. Ненавижу ментов.
Особенно тех, кто забирает практически трезвых мужиков в вытрезвители и
потрошит их карманы. Волки уличные. Я бегом догнала процессию и бросилась
«пострадавшему» на шею: -Игорёк! Я тебя уже потеряла! Отпустите его, пожалуйста,
это мой парень, я его сейчас домой отведу! На этот раз я била оптимизмом, а менты
противопоставляли свой цинизм. Победила дружба. Парень вытащил из бумажника
полтинник, и городские циники отстали. Он обнял меня как родную и повел к
остановке. Для убедительности оборачивающимся нигилистам я продемонстрировала
затяжной поцелуй, в котором парень принял участие с нарастающим интересом. Мы с
полчаса выпивали друг из друга слюнявые соки, так что бабка на остановке
громко, но как бы про себя, обозвала меня падшей женщиной. Мы продолжали целоваться и в автобусе, так, что народ
воротил морды. Вышли в центре города и уселись в каком-то уличном кафе с
гремящей музыкой… Видимо, кроме уплаты налогов в обязанности этих кафе входит
отогревать прилегающие улицы ортодоксальной попсой… Пока мы пили пиво,
подтянулись друзья моего Игорька (как его зовут, я так и не спросила, называла
Игорьком и все тут). Откуда они взялись - не понятно, наверное, он позвал из по
сотовому. Стало намного веселее, появилось еще пиво… Я когда-нибудь напишу об этом роман, это невыразимое
сладкое время суток, когда зажигается множество огней вместо одного –
естественного, и музыка закладывает уши и слышится словно через вату выпитого
пива, и прущее из солнечного сплетения желание всех обнять. Все гадкие серые мотыльки слетаются к фонарям, и в их
свете образуют живую паутину, и уже не кажутся такими пыльными, а золотятся и
светятся, как сотня звезд, спускающихся с небес. 2.
яппи …«когда-нибудь и этот день закончится», - повторяю я
себе каждый раз, когда, выйдя из ЕЕ кабинета, падаю за свой стол и,
отвернувшись к телефону так, чтобы никто-никто не видел моих слез, начинаю
дозваниваться несуществующему абоненту. Когда-нибудь, через несколько лет, если
я и вспомню этот эпизод, буду тихо грустить над своей когда-то незавидной участью
среднестатистического клерка, и злорадно думать, как же здорово, что ЕЕ сейчас
уже нет не только в моей жизни, но и среди среднестатистически успешных людей
города. «Когда-нибудь и этот день…» - я каждый день, добираясь до работы почти
часовой маршруткой, пытаюсь сложить эту строчку в стихи и понимаю, что на новой
работе я совершенно потеряла поэтическое «вещество»… И когда заканчивается «этот день», так щемящее похожий
на все предыдущие своей суетой и бесконечно бьющей о лицо скамьею, когда
выключен компьютер, закрыты окна, жалюзи и двери, сданы ключи, - блаженный миг,
когда я иду домой, завершив наконец очередной отчет или программу, распечатав назавтра
кипу служебок… В этот миг мир снова прорывается в меня своим многоцветием,
своей полифонией и сложнейшей мозаикой человеческих костюмов, лиц и движений. У кинотеатра, мимо которого я прохожу каждый вечер,
встречаются пары: зеленые девчонки вдыхают подаренную розочку и, трепетно держа
ее в пальцах, направляются с кавалером к очереди в кассу… Все как во времена
наших мам: снова очереди в кинотеатры, снова юбки на девушках, и в моде горох,
круглые носы туфель и пышные прямые волосы. Снова за стеклами уютных кафе
встречаются студенты… Я иду по шумной улице, я вдыхаю сладкий запах
готовящегося поп-корна, я не участвую в общем гвалте, но каждый вечер он подпитывает
меня желанием жить и завершить наконец стихи про «когда-нибудь и этот день»… -Девушка, можно с вами познакомиться, вот я
тут сидел, и вы мне так понравились… Это происходит почти всегда, - я каждый вечер иду мимо
гремящего уличного кафе, полного подпитых неудачников, у которых не хватает
денег на нормальное пиво и постоянных девушек. Как и всегда – молча игнорирую,
потому что стоит заговорить – и они уже считают, что девушка им обязана. -Де-евушка, ну как же так? Ну посидите с нами,
пожа-алуйста, - глотая гласные (видимо, другой закуски нет) нудит «ухажер». Его
компания за столиком кафе с интересом наблюдает. Среди них только одна девушка.
Я прибавляю шаг, ныряю в оживленный подземный переход и уже с противоположной
стороны улицы, стоя на остановке, наблюдаю, как тот же чудик клеит следующую прохожую. Еще два часа – и я наконец упаду в сон. -Если вы не договоритесь о размещении с завтрашнего
дня, я вообще не знаю, что с вами сделаю! Это ваша работа! Все, иди отсюда! И я снова глотаю слезы, и прячась от коллег, которые
встречают меня соболезнующим взглядом, «сажусь» на телефон и снова набираю
бессмысленные цифры. ОНА еще не знает, что с нами сделает, но я точно знаю,
что наказание обязательно последует, и будет больно и главное – очень, очень
обидно. Так же, как обидно сейчас. Потому что этому телеканалу мы должны кучу
денег с самого апреля. И единственный довод, который может предложить мое
руководство – «мы очень крупная и серьезная компания, второй по величине
налогоплательщик в области». По ЕЕ убеждению, это должно вдохновить подрядчика
на следующее размещение нашей рекламы, снова в долг, потому что каждый месяц
бюджет маркетинга нещадно режется, и ОНА не прикладывает никаких усилий, чтобы
отстоять оплату долгов. -Алло, - слышу я из трубки: бессмысленный прессинг
кнопок соединил их в неизвестный мне телефонный номер. -Компания «Гамбург», - автоматически говорю я. -Очень приятно, «Гамбург», - смеется мужской голос. –
Давно вас ждем. Куда я попала, Боже мой? -Ваш прайс-лист не изменился? - зачем-то ляпнула я. -Нет. Но если вы хотите, мы можем вам выслать еще
один. -Вышлите, пожалуйста, - продолжаю я этот
шизофренический разговор. -Вам по факсу? по электронке? -Лучше по факсу, электронку с утра не проверяли, и
сейчас там два часа будет качаться спам. Все так запущено, - меня куда-то
понесло, как Мэри Поппинс за зонтом. -О, не у вас одних, - оживился голос. – Мы по
понедельникам полдня стоим без работы, пока получаем почту и очищаем ящик. -В девятнадцатом веке человечество всерьез опасалось
погрязнуть в лошадином навозе, - отчего-то произнесла я. – В двадцать первом
веке мы утонем в электронном мусоре. -Ничего, изобретут какой-нибудь новый агрегат, -
рассмеялся голос. – Он будет работать на энергии, выделяемой человечеством от
переваривания спама. Пока я переваривала эту фразу, в кабинет стремительно
влетела ОНА и грозно окинув взглядом всех сидящих, зыркнула на меня: -Ну что? Ты договорилась? -Вы готовы? Стартую, - сказала я в трубку, нажала
зеленую кнопку факса и ответила: - Их менеджер сейчас ведет переговоры с
начальником рекламного отдела. Я перезвоню им через пятнадцать минут. Мотнула черной гривой и прогремела каблуками в свой кабинет. Она специально, что ли, покупает обувь на такой тяжелой гремящей подошве? |